— А ты девчонок щупал? — спросила меня двоюродная сестра Тонька.
— Щупал! — честно глядя ей в глаза, соврал я.
— Врешь, поди?
— А вот и не вру.
— А как щупал, через трусы? Или в трусы руками лазал?
— Всяко.
— Брешешь!
— Ничего не брешу, не брехаю, — стал запинаться я.
— А у кого щупал?
И я, закатив глаза под лоб, вдохновенно стал перечислять несуществующих девочек. Благо сестра не могла проверить. Она жила в деревне, куда меня отправили на каникулы родители, а я хоть и в небольшом, но все же городе. И потому врать можно было сколько угодно.
— А у них уже лохмашки есть?
Я не понял вопроса сестры и впал в ступор. Какие лохмашки? Что она имела в виду?
— Ну письки уже поросли волосами?
— Не у всех.
— Тогда это не в счет. Они же еще маленькие.
Тонька могла так говорить. Старше меня на целый год, она похвалялась титешками, что не так давно появились у нее и уже топорщили платьице заманчивыми бугорками. Судя по ее замечанию о безволосых письках моих несуществующих подруг, ее писька уже поросла хоть каким-то подобием волос. Конечно не такими густыми, как у моей мамки. Ее еще совсем недавно я мог лицезреть голой в бане, куда ходил вместе с ней. Но с некоторых пор маманя перестала брать меня с собой и я стал ходить в баню с отцом.
— Ага, не в счет! Очень даже в счет.
— А лохмашку щупал?
— Лохмашку? Нет.
Это было полнейшей правдой. И лохмашку я не щупал, и голую не пробовал. Если иногда в игре нечаянно и заденешь девочку рукой по промежности, так это такое мимолетное касание, что и понять ничего не успеваешь. Да еще через платье и трусы. Никто ведь для тебя специально подол задирать не будет.
— А хочешь пощупать? — продолжала Тонька свой допрос.
Я замялся. скажи «да», а она приколется, начнет дразнить, или пообещает наябеднячать бабке. Скажи «нет», а вдруг она что-то придумала и мне достанется возможность пощупать девочку. только вот вокруг никого, кроме нас с Тонькой небыло, а у кого же тогда щупать?
— Че молчишь? Хочешь? Или нет?
— А у кого?
— Ты че, дурак? У меня.
— Прямо сейчас?
— Нет, завтра. Конечно сейчас.
Чую, рожа у меня загорелась. Я вообще быстро краснею, так что представить себя мог. Рыжий, красный. Бр-р!
— Только не просто так.
— А как?
А воображение уже рисовало возможные варианты развития событий, где в роли главного героя выступал конечно же я, а в роли объекта моих действий моя старшая двоюродная сестра.
— Ну, надо заработать.
— А че делать?
— Бабка наказала две грядки прополоть. Вот прополем и дам пощупать.
— А сколько раз?
— Да хоть сколько. Пока бабка не вернется.
Стимул в виде «лохматой» сестренкиной письки придал силы и азарта. Так что пару грядок уделали махом, не успело и солнышко повернуться. Помыли в бочке с водой руки и я стоял, переминаясь, ожидая, когда же наступит миг расплаты. Тонька, видя мое нетерпение и смущение, не спешила. Еще раз помыла руки,вытерла их подолом платья, огладила себя по бокам, подражая взрослым женщинам. Посмотрела туда-сюда,зачем-то прошлась вдоль прополотых грядок и только тогда сказала
— Пошли, дам.
Никому не понять, каким ликованием наполнилась моя душа. Сейчас осуществится моя мечта и я смогу погладить, потрогать, пощупать девичью письку. Да не просто голенькую писечку маленькой девочки, а уже девичью, обрастающую, почти что взрослую. Сколько раз мне хотелось поторогать мамину, когда мы мылись в бане. а тут почти такая же, только сестренкина.
Тонька повела меня в конец огорода, где стояла старая банька. Она уж давно не использовалась по назначению и была нашим постоянным местом обитания. От того, во что мы играли, она была и замком, и пиратским кораблем, и Бог знает чем еще. а теперь ей предстояло увидеть новое зрелище. Хотя, думаю, банька эта видела и не такое, только вот по своей скромности молчала и никому ничего не рассказывала.
— Раздевайся! — приказала Тонька.
— Зачем?
— Затем!
Все коротко и ясно. Она была лидером в нашей компании, так что я подчинился без слов и стянул с себя майку.
— Штаны!
— Зачем?- повторил я.
— Затем! И трусы тоже.
— А ты?
— И я.
С этими словами Тонька ухватилась за подол платья, потянула его через голову и осталась в одних трусиках. Титечки торчали бугорками. Соски были крупные, коричневые, на вид совсем как соски, что надевают на молочные бутылочки младенцам. Неторопливо отбросила платье в сторону, ухватилась руками за трусики и потянула их вниз. Потом спохватилась
— Отвернись!
Я, стоя в чем мать выпустила на свет, покрывшийся мурашками от возбуждения, не сразу понял ее команду.
— Отвернись, повторять, что ли?
— Зачем? — вновь глупо спросил я.
— Мужики всегда отворачиваются, когда женщина раздевается.
Я повернулся к стене и только слышал Тонькины шаги, шуршание, скрип старенького полка, который служил нам лежаком.
— Можешь смотреть.
Тонька лежала на спине, крепко сжав и вытянув ноги, руками прикрывала бугорки грудей. У нее и впрямь в самом низу живота курчавились волосики, рыжеватые, реденькие, что уже обрисовывали треугольничек, направленный вершиной к месту соединения ног.
— Че стоишь? Рядом ложись.
Мигом оказавшись рядом с Тонькой, лег на спину и прижался своим боком к ее горячему телу. Так и лежали на спине, глядя в потолок и я все не решался сделать первое движение, потрогать Тонькино тело, ее титечки, ее промежность и самое главное — ее, начинающую обрастать волосиками, писечку.
— Так и будешь лежать?
— А че делать? — прохрипел я.
— Горе ты мое луковое. Положи руку вот сюда.
И Тонька, взяв в свою ладонь мою руку, положила ее себе на грудь.
— Только сильно не щипли и не жми. Погладь просто.
Ия, повернувшись к сестре лицом, гладил ее титечки, крутил сосочки. Тонька часто дышала. Ее лицо порозовело, ноги стали раздвигаться.
— Погладь там.
— Где?
И Тонька опять сама положила мою руку себе на лобок. Я гладил ее шелковистый пушок, а рука так и лезла промеж ног, но Тонька еще не раздвинула ноги до конца и не пускала меня так далеко. Наконец она мало-помалу начала раздвигать ноги и мой палец, который я старательно толкал меж плотно сжатых ляжек сестры, неожиданно легко провалился во что-то мягкое, теплое и мокрое. Я отдернул руку.
— Ты чего? А, так ты врал все. Никаких девок ты не щупал!
Краска стыда залила мне лицо, щеки горели, уши в трубочку свернулись. Тонька не стала меня добивать, пожалела.
— Ладно. Положи руку сюда. Вот так. Теперь гладь потихоньку. Не так сильно.
Мы лежали, повернувшись лицом друг к другу. Тонька приподняла одну ногу и мне было легко и свободно теребить ее писюньку. Тонька в своих руках держала мой отвердевший писун и теребила его, гоняя шкурку в верх — в низ, оголяя и вновь прикрывая залупу. Мы тяжело дышали. По телу разливалась приятная теплота, к горлу подкатывал комок и я чувствовал, что вот-вот и случится непоправимое: я выплесну сперму прямо Тоньке в руку. А Тонька, будто не понимая, что я могу кончить, теребила и теребила член, а я в ответ яростно мял ее половые губы, пальцем гладил внутри письки, не проталкивая его далеко, потому что Тонька была целка и предупредила, что можно только с самого краешка. А потом она вдруг повернулась и легла на спину. не выпуская из руки писун, потянула меня на себя. И когда я влез на нее, придавив телом так, что она пискнула, стала водить головкой писуна по своей письке. По молодости и глупости мне почудилось, что это и есть то самое, что называют еблей. Ура! Я ебу сестру! Ни о
каких моральных запретах в голове даже мысли не возникло. Весь разум сконцентрировался на кончике головки, которая вдруг стала такой чувствительной. Чувствовала каждый волосок, попадающий под нее. Чувствовала даже мякотьТонькиной письки. Ее теплоту и влажность. В голове шумело, глаза застилал туман, покалывание в головке превратилось в нарастающее напряжение. казалось, что она вот прямо сейчас лопнет, взорвется. И она взорвалась. Фейерверк искр в глазах, чей-то ( мой ) крик. И нескончаемое дерганье выплескивающего сперму члена. Сколько это длилось? А кто знает.
Лежал опустошенный рядом с сестрой. Она гладила меня по голове, что-то говорила. Наконец сквозь шум в ушах стал пробиваться ее голос
— …не знала, что столько молофьи в тебе. Говорят, что лицо мазать полезно, от прыщей помогает. Вон как всю изгвоздал. Теперь мыться надо. У Кольки ( соседский пацан такого же возраста ) почти совсем нет ничего. Так, капелька выдавилась и все. А у тебя прямо стакан целый.
— Тонь, — перебил я ее — ты извини, что так получилось.
— Дурак ты. Все мужики так кончают.
Откуда она могла знать про всех мужиков, так и осталось тайной. Да в деревне, где почти все на виду, где от детских ушей и глаз не сильно и прячутся, узнать можно и не такое.
— Ладно, давай вставай, на речку побежим. Скоро бабка придет.
Тонька, схватив в охапку одежду, сверкая голым задом, побежала по тропинке, что прямо от бани спускалась к реке. И я рванул следом.
Уже чистые и одетые лежали на песке, щурились на солнце.
— Тебе понравилось?
— Очень! А еще дашь?
— Заслужишь, так дам.
— А че делать-то?
— Посмотрим. Завтра бабка уйдет, так может и просто так дам. Смотри, писун уже встал. Иди искупнись, как домой пойдешь с таким торчком?
Перевернулся на живот.
— Ага, искупнись. Лучше опять, как в бане.
— Вечером. Или ночью, если спать не будешь
— Я-то не буду, сама не засни.
Только голова коснулась подушки, сон сморил, сразил наповал. Снилось что-то хорошее, но вот утром трусы были в засохшей сперме.
А щупать Тонька стала разрешать в любое время. И кончать, только на живот или на письку, но не во внутрь. Сколько спермы осталось на ее теле, а сколько она размазала по лицу, то никакому учету не поддается. Только прыщи и впрямь прошли. А на следующий год Тонька дала мне уже по-настоящему. Но это уже совсем другая история.
