Когда мне стукнуло четырнадцать, – разбился в автомобильной катастрофе мой отец – крупный бизнесмен, и мы остались жить вдвоём с мамой. В молодости мама была очень красивая, стройная, фигуристая – все мальчишки в классе просто балдели при виде её. К тридцати пяти годам располнела, утратила былые привлекательные формы. К моменту гибели папы это была уже раскормленная, с огромным животом и отвислыми сиськами, толстуха. На лицо, однако, ещё довольно симпотная.
Как раз в этот момент я стал чувствовать в себе созревание некой, неведомой раньше силы. Во мне стал пробуждаться мужчина, и это интуитивно почувствовала мама. После смерти мужа она прибрала к рукам его бизнес и вела дела довольно успешно, так что мы материально не бедствовали. Жили в дачном коттеджном посёлке в огромном трёхэтажном доме. У каждого была, естественно, своя комната, но мама долго вдовьего одиночества не выдержала. Однажды ночью, в одной коротенькой комбинашке, вошла в мою спальню. Я увидел её красивые, хоть и полные, голые ноги и испугался.
– Саша, можно я посплю у тебя сегодня? Мне жутко в пустом доме одной без папы, – попросила она.
Я молча кивнул и подвинулся к стене, освобождая для неё место. Мама легла с краю и сразу уснула. Так, во всяком случае, мне показалось. Я же, взволнованный присутствием рядом женщины, хоть и собственной матери, не сомкнул глаз до утра. Не смотря на работающую сплит-систему, в комнате всё равно было жарковато и душно: мама ночью раскрылась. От неё чувствительно попахивало потом и ещё чем-то, специфически женским, селёдочным. Комбинашка её сбилась к животу и я, приподнявшись на постели, с выпрыгивающим из груди сердцем разглядывал спутанную черноту волос между её толстых мясистых ляжек. Именно оттуда исходил селёдочный затхлый запах. Я втягивал его носом и – блаженствовал. Мне он казался ароматнее всяких дорогих дамских духов известных французских парфюмерных компаний.
Заснул я только под утро. Мне снилось, что мама сосёт мой писюн, лёжа передо мной на животе, как огромная белая, расплывшаяся по кровати жаба. Через мой вставший каменным бамбуком член она, казалось, высасывала из меня всю душу. Я корчился от страшного наслаждения, просовывал писюн поглубже в её жадный горячий рот, стараясь достать до горла, стонал и взвизгивал. Вскоре начал кончать и проснулся с мокрыми трусами. Мама по-прежнему, ни о чём не подозревая, спала рядом с задранной до пояса комбинацией. Я, стараясь не смотреть на её голое тело, поспешил в ванную, которая была на этом же этаже, – подмываться и стирать испачканные трусы.
Мамины странности, увы, на этом не закончились. Она почему-то решила, что покойный папа меня плохо до этого воспитывал, и решила теперь взяться за моё воспитание сама. Когда я однажды зашёл с книгой в туалет – я люблю читать, и почему-то именно в сортире, – мама принялась требовательно стучать в дверь и спрашивать, что я там так долго делаю? Я соврал, что у меня болит живот, спрятал книгу под ванну – туалет на втором этаже совмещён с ванной – и виновато открыл. Мама ворвалась в помещение, как собака-ищейка, к чему-то принюхиваясь и подозрительно всматриваясь в моё лицо. Велела приспустить до колен шорты, зачем-то пощупала впереди трусики, плотно прилипшие к писюну. При этом дотронулась и до члена. Мне стало неловко от того, что она делает. Я густо покраснел, поняв, что она подозревает меня в онанизме.
– Саша, ты понимаешь, что у тебя сейчас наступает очень сложный возраст, – начала она издалека, пытаясь объяснить своё поведение. – Мальчики в твоём возрасте начинают заглядываться на девочек, но сделать ещё ничего не могут, потому что не знают – как… – мама замялась, откровенно заглядывая мне в глаза. – И чтобы заменить девочек, которым это делать тоже пока нельзя, они запираются в туалете и руками трогают себя за переднее место. От этого можно заболеть и навсегда остаться калекой… Во всяком случае – нравственным! Пойми, сынок, я тебе желаю только добра и не хочу, чтобы ты вырос больным человеком, онанистом. Поэтому впредь ты не будешь изнутри запирать туалет, чтобы я всегда могла проконтролировать, что ты делаешь.
– Хорошо, мамочка, – покорно кивнул я, в душе однако ликуя, что мама теперь будет видеть мой писюн, когда я буду ходить по маленькому и большому.
Она, конечно, не караулила меня специально перед сортиром, к тому же большую часть буден проводила в офисе своей фирмы. Но после работы и в выходные, если случалось быть на втором этаже, – всегда подходила к туалету и решительно дёргала за ручку дверь. Однажды застала, когда я ходил по маленькому. Я как раз помочился в унитаз и застёгивал ширинку, стоя к ней спиной.
– Саша, почему ты стоишь отвёрнутый? – с беспокойством спросила она.
– Но я ведь только пописал, мамочка, – удивлённо ответил я. – Как мне ещё стоять?
– Ты писаешь стоя?
– Конечно.
– Сыночек, это не гигиенично. Когда мальчики писают стоя, не вся моча выходит наружу, – принялась объяснять заботливая о моём здоровье мама. – От этого может развиться воспаление в мочеиспускательном канале. Нужно будет лечиться, а то и делать болезненную операцию. У взрослых на этой почве развивается простатит. Чтобы этого избежать, нужно писать, сидя на унитазе, как девочка. И ты будешь теперь это делать. Я специально проконтролирую.
Час от часу становилось не легче. Мама бесцеремонно врывалась в туалет или в мою спальню, нагло рылась в моём ранце, что-то выискивая. Стала этаким домашним тираном, полицейским в юбке, и я терпеливо сносил все её, как я считал, капризы и прихоти, объясняя это её одиночеством и любовью ко мне.
Она уже регулярно, каждую ночь приходила спать в мою комнату. Вначале была полуодетая, в какой-нибудь комбинашке, мятой хлопчатобумажной ночнушке с широким открытым декольте или в прозрачном кружевном пеньюаре. Потом отбросила и эту условность и являлась совершенно голая, объясняя это тем, что все, что дала человеку природа – естественно, а не безобразно, и скрывать это глупо.
В детстве, когда папа уезжал в командировку, мама всегда ложила меня спать вместе с собой. При этом она полностью раздевалась и снимала одежду с меня. Она очень хотела родить девочку, но появился на свет я. И она, чтобы как-то компенсировать свои несбывшиеся надежды, внесла в мою жизнь много такого, что мальчикам было не нужно. Но ей очень хотелось, и она шла наперекор всему. Прежде всего, она назвала меня полуженским-полумужским именем, покупая мне одежду, старалась подбирать яркие, вызывающие расцветки рубашек, больше похожих на девчоночьи кофточки. Трусики мне тоже в детстве покупала только девчоночьи, а когда я пошёл учиться в частный лицей – шила на заказ в ателье из яркого, с цветными узорами, материала. Штанишки на лето у меня были короткие, в основном шортики, и обязательно к ним – беленькие гольфы на ноги. Волосы у меня всегда были длинные, ниже плеч: мама водила меня к женскому парикмахеру и подсказывала, какую причёску мне сделать, чтобы она максимально походила на девичью. В классе мальчишки так и звали меня в глаза – Девчонкой. На уроках физкультуры в раздевалке смеялись над моими цветными полудевчоночьими трусиками и плотно прилипавшими к ногам и заднице синим трико, которые мама специально брала на несколько размеров меньше, чтобы они смотрелись на мне, как колготки…
По старой привычке она тоже разрешила мне снимать ночью трусики и спать обнажённым, хоть я был уже совсем не тот несмышленый женоподобный мальчуган, каким был в раннем детстве, когда ещё был жив папа и всё у нас в семье было о, кей.
За это время мама сильно изменилась. Ночью она ни с того, ни с сего прижималась ко мне всем своим жарким, мягким, как вата, обнажённым телом, тяжело дышала и лезла целовать в губы. При этом изо рта у неё плохо пахло. У меня в такие минуты сразу вскакивал писюн, и чтобы она не видела этого, я отворачивался к стенке и делал вид, что сплю. Но это была пытка, а не сон. Член стоял до самого утра. Мама продолжала лезть ко мне, имитируя шаловливую игру, как в детстве, обнимала меня, целовала в затылок, в уши, плечи и как бы нечаянно трогала пальцами попу.
Однажды от её откровенно интимных прикосновений сзади, когда она начала мять пальцами мои ягодицы, уверяя, что массажирует их, и это прописывают доктора, я возбудился наиболее сильно и даже, не сдержавшись, конвульсивно дёрнулся всем телом и похотливо вскрикнул, – так мне сделалось хорошо. Мама вся загорелась от такой моей несдержанной реакции, продолжая бессвязно бормотать, что массировать нужно не только булочки ягодиц, но и саму дырочку, стала просовывать указательный палец мне в самый анус. Член мой сейчас же вскочил, как будто ждал этого сладостного момента, внутри попы у меня что-то приятно заныло, зачесалось. Я стал невольно подыгрывать ей, глубже нанизал попу на её палец и, беспомощно вскрикнув, кончил прямо на простыню. Она поняла, что со мной произошло, тотчас вытащила палец из дырочки, деловито потрогала мой, всё ещё торчавший, возбуждённый писюн, почувствовала на пальцах липкую влагу, поднесла руку к носу, понюхала.
– Сашенька, а ты становишься настоящим мужчиной, – сказала она с неприкрытым намёком, попробовала свой пальчик язычком на вкус, удовлетворённо зажмурилась, почмокала сладко губами. Удалилась в ванную.
Вскоре пришёл туда обмываться и я. Она стояла в отдельной душевой кабине, сквозь прозрачные стенки которой было всё видно, как в аквариуме. Я невольно залюбовался её голым телом: ведь я впервые видел обнажённую маму без одежды при электрическом освещении. Фигура её вся расплылась от жира и широкими складками опадала вниз. Огромные сиськи, как два белых, растянутых грузом мешка, спускались чуть ли не до самого паха. Живот напоминал брюхатую слониху, складки его колыхались, как холодец, а толстые, немного целлюлитные бёдра поражали гигантскими размерами и сходством с белыми свиными окороками. Когда она поворачивалась спиной, глазам моим представали две её массивные желеобразные половинки, между которыми, вероятно, уместилась бы моя голова.
Увидев меня, мама отодвинула пластиковую дверцу кабинки и недвусмысленно поманила к себе. Я подошёл и встал перед ней, как вкопанный, не в силах пошевелиться. Ноги мои как будто одеревенели, а член снова вскочил, моментально налившись сладостной половой истомой.
– Иди ко мне, сыночек, я тебя обмою, – проворковала голая мама, и в ту же минуту я оказался в её умелых, ласковых руках. Она жадно схватилась за мой член и не столько мыла его, сколько откровенно дрочила. Я, уже не стесняясь мамы, похотливо постанывал и ёрзал туда сюда писюном, от чего удовольствие становилось ещё острее. Мама беспрерывно намыливала мой член, оттягивала до упора тугую кожицу на головке, мяла и игралась набрякшими шариками моих яичек. В то же время, она делала вид, что именно обмывает мой писюн, а не что-то другое. К слову сказать, она всегда в детстве купала меня: мы вместе весело плескались голые в ванне, и мне это очень нравилось.
Не доводя дела до конца, она сказала, что всё – я чист, как стёклышко. Шлёпнула меня шутя по гладкой мокрой попке и отправила в спальню одеваться…
Однажды я снова устроился в туалете с книгой, вернее, с американским журналом для геев, который достал через одного знакомого пацана в лицее, которого тоже сильно интересовала эта тема. Забыв о мамином запрете, закрыл дверь на задвижку. От фотографий голых мужчин, трахавших во все мыслимые места нежных, женоподобных существ с большими женскими сиськами и мужскими хуями, у меня тут же встал, и, не в силах совладать с сильным искушением, я принялся мастурбировать. Чтобы было удобнее, спустил спортивные штаны и трусики до самого пола. Неожиданно, в самый разгар моих страстных манипуляций с торчащим красным писюном, послышался сильный стук в дверь и встревоженный голос мамы:
– Саша, ты опять закрылся? Я же предупреждала! Что ты там делаешь? Слышишь? Открой сейчас же или я сломаю дверь!
При этом она так сильно дёрнула за ручку и ударилась всей своей массивной тушей о дверь, что та жалобно скрипнула, а ручка чуть не оторвалась. Я испугался, что она сейчас выполнит свою угрозу и мне будет хуже. От страха у меня густо полезло из попы, хотя перед тем никаких позывов я совсем не испытывал, просто зашёл помочиться. Писал, как и требовала мама, сидя на унитазе, по-девчоночьи. Не успев подтереться, надеть трусики и спрятать журнал, я машинально отодвинул задвижку. Мама бурей ворвалась в туалет, увидела мой сильно возбуждённый, торчком вставший член, загорелась глазами. Втянув в себя воздух, почувствовала специфический запах из унитаза. Обратила взор на валявшийся у меня под ногами журнал для геев. Всё это пушечным залпом ударило ей в голову, в момент опьянило, особенно запах из унитаза и вид того, что там лежало. Имитируя сильный гнев, она раскричалась, как неграмотная торговка на рынке, хотя имела два высших образования и в молодости, до того, как папа стал крутым бизнесменом, даже работала в школе учительницей, принялась обзывать меня «вонючим онанистом», «грязным пидорасом» и ещё кем-то, – я не расслышал от страха. Цепко схватила за ухо, вывернула до невозможности, и потащила в коридор. Я запутался в штанах и трусиках, волочившихся по полу, и упал лицом вниз. Мама тут же наступила мне на затылок ногой, сильно прижав моё лицо к полу, наклонилась и стала ожесточённо хлестать тяжёлой ладонью по голой попе.
– Мамочка, я больше не буду! Прости! – умолял я, крича от страха и боли, и заливаясь слезами. Ягодицы мои горели, поза была неудобная, на затылок сильно давила мамина массивная «ножка». Мне показалось, что она вот-вот раздавить меня, как дождевого червяка, и пришёл в неописуемый ужас. Внутри у меня всё оборвалось, как перед смертью, в паху от безысходности стало вдруг невыносимо сладко. Я задёргался под маминой рукой, жестоко шлёпающей по горящим, принявшим помидорный цвет, ягодицам, и стал с наслаждением кончать. И это было так ново и необычно, что мне казалось – я улетаю с земли куда-то в безвоздушное пространство. Такого со мной никогда ещё не было. Так я впервые получил удовольствие от боли и унижения…
